Париж

Город, исчезнувший в мифе о самом себе, город-двойник, который несёт в себе всё и ничего. Такси мчит тебя по его улицам, мимо Эйфелевой башни, сада Тюильри, площади Согласия, бульвара Капуцинов, Гранд Опера.

Утренняя Сена кажется ленивой, сонной, солнечные лучи скользят по зелёной непрозрачной воде, спотыкаются о волны, тают в отражениях. Нотр-Дам парит в рассеянном свете, он ещё закрыт, где-то наверху притаились каменные чудовища, крылатые горгульи рассматривают толпу, вытягивают шеи рогатые и змеиные головы... по обе стороны Сены - ряды букинистических лавочек - потрёпанные книги, газеты и гравюры позапрошлого века. Длинноволосые, бородатые букинисты сидят на низких раскладных стульях, вытянув ноги. Их взгляд застревает в паузе споткнувшихся минут, растворённых в потоке света...

Вот мост Искусств, усеянный замками - их оставляют туристы, чтобы оказаться здесь вновь, возвратиться сюда, в центр Парижа, но прежде пристегнуть прихотливый случай к месту возвращения, закрыть его на замок, закрыться от всего, что не удержать - увы, сохраняя лишь одиночество.

День проходит, опускаются сумерки, и вместе с ними - неслышно взмахивает крыльями химера осеннего вечера. На мосту Искусств играет "l'accordeon" - музыку подхватывает ветер, гуляющий у Нотр-Дам де Пари. Слышите свист и смех, видите - в темноте, в такт музыке, раскачивается серебряное изваяние на шесте - кажется, это покровитель тех, кто хочет веселиться и любить, и не пройти мимо - тебя схватят чьи-то руки и потащат в самую глубь веселящейся толпы, тебя обнимут - ведь всё так просто... длинное кареглазое лицо - "смотри, я могу ходить по перилам - куда ты торопишься? я тебя провожу... не понимаю, что ты говоришь"...

Ты идёшь по левому берегу Сены, мимо арт-салонов, музея Орсе, и дальше, ты выбираешь из толпы того, кто должен знать про "тот самый" мост Мирабо, но никто не знает, и ты продолжаешь путь, и всматриваешься в сизую дымку далёких башен, в холодный блеск воды. Из-за какого-то суеверия ты не ловишь такси, и идёшь, идёшь бесконечно долго..."Les jours s’en vont je demeure"... День уходит, а ты остаёшься..

Вот вам "незабываемый вечер". Кажется, все декорации на месте. Ну и, конечно, он и она. Слова - под стать декорациям . Общий план - они идут по бульвару, и шелестят каштаны над головой, и гудит вокруг цветная толпа. Панорама - их задумчивые фигуры уходят всё дальше, в глубину бульвара. Они направляются в кафе - вон, сбоку на стене нарисована Эйфелева башня. Как там, в знаменитой песенке? "Моя жизнь в розовом цвете"... Вот-вот... Да, это кино так похоже на себя, и всё-таки, внутри этого кино - он и она идут по бульвару.

У ней в сумке билет на поезд, но его можно сдать. И улицы, и голоса, и деревья, и воздух - те, что были секунду назад, куда-то делись, нет ни прошлого, ни будущего, только "сейчас" - оно нарастает гулом в ушах - или это звенит кофейная чашка? Или отлетела душа - на время, которого нет? Или слова, которые теперь не нужны, сгустились в плотное облако, осыпались золотым дождём...и ещё - невесомый вечер, и чьи-то голоса, отсроченные губы... и стук колёс поезда, который всегда уходит вовремя…

Утром ты спешишь мимо маленькой цветочной лавки, мимо книжного магазина, где на витрине выставлен альбом Ван Гога, забегаешь в кондитерскую - здесь пекут очень вкусные пончики с яблоками и приветливая продавщица кладёт в бумажный пакет ещё пару лишних. Тёплый ветер подхватывает тебя и несёт по знакомым улицам, и ты летишь вместе с платанами с воздетыми - в порыве достать до неба - ветками, сквозь зхо, доносящееся с вокзала Гар-дю-Нор, и мотоциклист в шлеме и красных брюках машет тебе рукой.

У собора Секре Кёр, как и везде, осаждают марокканцы со связкой брелков в виде Эйфелевой башни Они звенят прямо перед носом, суетливые руки размыкают кольцо, пытаются всучить эти башни оптом и в розницу, ты отталкиваешь от себя эти неотвязные железки, слышишь, как несётся в спину - "У, рашин мафия!", и бежишь дальше, мимо винтажного домика - кажется вот здесь Амели из одноимённого фильма немного замешкалась... или нет? Вот по этим ступеням она поднималась, рисуя свои загадочные знаки, а вот то самое кафе - с тех пор оно утроило выручку...

"Эй, вы - русская?" Оглядываешься и видишь мужчину на ступеньках магазина - он живёт везде и нигде. У него быстрый южный говор, ты почти не слушаешь его, направляясь дальше. Но он знает дорогу лучше, и выводит, наконец, к маленькой лавочке, где можно купить продукты. Интересно, когда он попросит денег - сейчас или потом? Ты набираешь всего понемногу, а он покупает себе несколько жестяных банок пива, и опять оказывается рядом, и ты слышишь историю про то, как он хочет домой и уже почти накопил деньги на дорогу (в этот раз он обязательно уедет), что скоро выйдут на охоту любители уличного секса, а на родине была любимая, и с ней было так хорошо... но он знает, где безопасные места, и как заработать сотню-другую евро, и подлечиться за счет муниципалитета, и не замёрзнуть в холода, и ты чувствуешь - он никуда не уедет, и вся его жизнь кажется приключением, которого так не хватает в твоём обыкновенном дне, и ты ускоряешь шаг, но он догоняет тебя и протягивает банку консервов....

Монмартр ближе всего к центру, здесь недорогие отели, зато полно бродяг, и возбуждённо жестикулируют чернокожие парни, и какие-то мутные типы ошиваются у метро.

Кажется, где-то неподалёку располагалось пристанище парижских художников - Бато Лавуар. Здесь снимала комнату художница Мари Лорансен. Интересно, нравились ли её картинки ещё кому-нибудь, кроме Аполлинера? Кажется, она умела ни от кого не зависеть. А он?

"Les jours s’en vont je demeure".

Где-то, по ту сторону времени, по воздушной арке моста с началом в конце движутся двое - должно быть, она похожа на Мари Лорансен, а он - на Аполлинера.

Ты бродишь по Монмартру, и в спину несутся из микрофонов истории про художников - о мадам Валадон, её несчастном сыне Морисе Утрилло, о завсегдатаях "Проворного кролика" и полицейских облавах, о блеске и нищете...

И вновь - розовые сердечки, сумки и зонты с Эйфелевой башней.

Ты уже в который раз проходишь мимо художников, которые тесно расположились на небольшой круглой площади, и всё, что ты видишь вокруг, начинает походить на грубо намалёванную картинку. Но вдруг останавливаешься у окна кафе, откуда льётся музыка. И видишь ловкие пальцы пианиста, и жёлтые клавиши старинного инструмента, и с этими звуками осыпается, наконец, розово-голубой слой краски, и сквозь неё проступают дома домов и улицы улиц, и ты - у раскрытого окна - из себя.

У Парижа есть скрытый двойник, как у встречи - ещё одна встреча.

"Les jours s’en vont je demeure" - раковина тишины закручивается в себя, касается твоего имени, и уходит в свою глубину. И все слова, которыми ты называешь её, только обозначают пустоту, что внутри, и ты ловишь её хрусталь, осязаемый, как отсутствие того, что всегда с тобой.

Ольга Соколова
Опубликовано в газете "КУЛЬТУРА..Свежая газета", №15. октябрь 2014 .

Комментировать