Штучность и Массовость

Во времена СССР книги выходили массовыми тиражами – в 500 000 экземпляров и выше.

При этом все наиболее значительные литературные явления - самиздат, круг авторов, пишущих «в стол» - были неофициальными, а Гессе, Фриш или Борхес приобретались на "черном рынке". Остаётся непонятным – какие книги оказывались в обиходе у «самой читающей» страны Советов? Можно предположить, что в СССР массово вчитывались в слепые машинописные страницы самиздата. Между тем полки книжных магазинов ломились от многотиражных книг – подразумевалось, что их читали. Но кто?

О, неведомый, фантомный читатель несуществующей страны! Потонувший в оруэлловской фатальности, но выскользнувший невидимкой, отраженный в двоящемся сознании «несоветской» стороной реальности, но - «самый читающий», массовый – в отсутствии литературы, притороченный к дискурсу обо всём железно-невозвратном, потерянно-несвободном, твой собирательный образ уходит в мифические дали. И непонятно, где, в какой точке ты оказался «самым читающим» - штучные книги. Да может ли быть, чтобы массовое и штучное однажды пришло в соответствие? Не может. Но пришло.

Сегодня «массовым» можно считать тираж от 5 000 экземпляров. С этой цифры «штучность» книги и количество её экземпляров начинают вступать в конфликт, который нарастает с каждой последующей тысячей. Нынешняя ситуация с чтением рифмуется с прошлой в том, что массовые тиражи советских писателей, как теперь – «рыночных» писательниц, самим фактом своего существования фиксируют в сознании границу, за пределами которой начинается необратимость читательского восприятия.

В роли же «самиздата» выступают малые издательства, в тени которых остаются неопознанные литературные явления. По-настоящему «авторская» книга начинается с тысячи экземпляров. Уникальность содержания несёт в себе стремление тиражной цифры к нулю. Вместе с этим стремлением исчезает и книжный коленкор, растворяется матовый блеск страниц, сжимается мануфактурность, освобождается полиграфический произвол, и - уходит в нематериальность, машинописную слепоту, воспоминания о выученных наизусть книгах, в знак бесконечности – перекрученный ноль

Ноль замыкает конец и начало, и продолжает вращение, и превращение — в цифровую ось, раскручивает её тугую спираль, и – раз, и – два, и - десять, и сто, тысяча, десять, сто тысяч - бесконечно много экземпляров одной книги Единой книги. Её бесконечность подразумевает множество читателей.

Может ли быть, чтобы бесконечность и множество пришли в соответствие? Не может.

Но…

О.С.


P.S.

Журнал Литературная учёба» опубликовавший в 1990 году новый, на тот момент, художественный перевод Четвероевангелия Леонида Лутковского, вышел тиражом в миллион экземпляров. Не меньший тираж был и у журнала «Иностранная литература», напечатавшего в 1989 году «Улисса» Джойса.

Тиражом в 795 тысяч экземпляров вышел журнал «Москва», с «Историей государства российского» Н.Карамзина. Тираж «Нового мира», опубликовавшего в 1989 году главы из «Архипелага ГУЛАГ» достиг 1 600 000 экземпляров, а в 1990 году – 2 710 000. Можно вспомнить также платоновский «Чевенгур» в «Дружбе народов», «Дар» в «Урале», сочинения В.Розанова и П.Флоренского в приложении к «Вопросам философии» с массовыми тиражами.

 

Комментировать